Идея для клипа

[Яртур]

youtu.be/T670vyUEZHw - "Пикирующий сокол" из мюзикла "Алый Первоцвет" - по-моему, отличная идея для клипа с Богуном. Жаль, я сама делать не умею, но, может, кто воспользуется.

Я не был рожден, чтобы ходить по воде.
Я не был рожден, чтобы грабить и убивать.
Но клянусь моей душой, я не был рожден,
Чтобы унижаться, презирать, но подчиняться.

Человек может научиться перехватывать инициативу.
Человек может научиться творить чудеса.
И когда вызов брошен, приходит время восстать и подняться в небо!

И вскоре луна засияет, и поднимутся ветры.
Да, человек становится старше, но его душа не умирает.
Все эти звезды мерцают по-прежнему, и я выживу.
Так пусть в моем сердце поселятся холод и горечь, как в соколе, сорвавшемся в пике.

Когда-то была мечта – от нее остались лишь остывающие угли.
Когда-то была мечта, которой я уже не помню.
Но я воскрешу эту мечту, хотя на моем пути реки и крутые холмы.
Ведь здесь, в аду, жизнь ценится все меньше,
О, здесь, в аду, проливается все больше крови.
И когда придет час последней дуэли, я подниму копье и взлечу.

Поднимаясь в небо и еще выше! И сильный преуспеет!
Пусть слабый забьется в угол, а выживет сильнейший!
Если мы дождемся самого темного часа, чтобы возродиться к жизни,
Тогда, подобно соколу, сорвавшемуся в пике, мы разорвем врагов огненными когтями.

@темы: Богун, клипы, осенило

---

[Tygrysek]

Нашла клип по ОиМ на песню Высоцкого:
youtu.be/8X9WcROIjBg
По-моему, песня очень здорово к фильму подходит.

@темы: клипы

---

"ОиМ" и марципаны

[Hajduczek]

Интересная статья про украинское восприятие "ОиМ", наши ответы Чемберлену, а также про то, как Сенкевича чуть было не посадили за марципаны

СВЕТ И ТЕНИ ГЕНРИКА СЕНКЕВИЧА

Выход романа Генрика Сенкевича «Огнем и мечом» сразу ознаменовался в украинской критике целым рядом критических отзывов, чтобы потом целое столетие отечественная наука делала вид, что якобы и не существует никакой сверхпопулярной в Польше трилогии («Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский»). Это не значит, что о Сенкевиче вообще не упоминалось. Издавались на украинском новеллы писателя и романы «Крестоносцы» и «Без догмата». Были и соответствующие предисловия к этим изданиям. Но о трилогии — ни словах. Это табу молчания бросало свою тень и на роман, удостоенный Нобелевской премии, — «Quo vadis?», потому что в нем виделась не просто апология христианства, а воспевание католицизма. Возможно, в советские времена ученые об этих произведениях не вспоминали еще и потому, что откровенно высказать свои мнения все равно никто бы не позволил: острые проблемы междунациональных взаимоотношений в литературе были в УССР под запретом (именно поэтому не попала в 50-томное издание произведений И. Франко статья «Поет зради», в которой достаточно остро критиковалась идейная направленность поэм А. Мицкевича).
Своеобразным прорывом в украинском постижении Г. Сенкевича стал фильм Ежи Гофмана, который попытался воспроизвести героику двух народов, разных их представителей, драматической истории любви, а не взаимопреодоления. Собственно о гофмановской киноленте уже сказано немало. Обращу внимание только на одно изменение в фильме в сравнении с романом Сенкевича. Согласно литературному произведению, Горпина — старая и страшная гадалка, близкая к ведьме. В картине Гофмана героиня Р. Писанки — молодая, может, тоже ведьма, но не лишенная аутентичного шарма, привлекательности. Ее безнадежная влюбленность в Богуна добавляет драматизма действию, а заодно лишает произведение разделения на «позитивных» поляков и «негативных» украинцев. Новое тысячелетие дает, наконец, и украинский перевод романа «Огнем и мечом».

Дальше

На долгие годы отношение украинцев к Г. Сенкевичу (читай — к роману «Огнем и мечом») определила статья Владимира Бонифатьевича Антоновича «Польско-русские отношения XVІІ в. в современной польской призме (По поводу повести Г. Сенкевича «Огнем и мечем»)», напечатанная в «Киевской старине» в мае 1885 года, почти сразу после завершения публикации романа («Огнем и мечом» печатался одновременно, из номера в номер, в двух польских журналах в течение 1882—1884 годов). К произведению Сенкевича Антонович подошел в первую очередь как профессиональный историк. Он сразу же отметил, что в романе практически нет отступлений от исторического фактажа, но значительно вредит ему тенденциозность освещения этого фактажа. Несмотря на эту тенденциозность, Антоновича неприятно поразило то, что «Огнем и мечом» встретил такие восторженные отзывы со стороны польской общественности: разнообразные костюмированные представления, бурные празднования, приемы в честь писателя и т.п. А дальше В. Антонович, который с громким скандалом когда-то порвал отношения со своим польским прошлым и перешел к украинскому «хлопоманству», прибегает к метанию стрел в роман Г. Сенкевича.
Хотя эти стрелы часто никоим образом не касались романа «Огнем и мечом». Трудно обвинить Сенкевича, что он стал апологетом цивилизаторской миссии Речи Посполитой и сторонником монархического государственного строя с четкой вертикалью власти, потому что Сенкевич, по-видимому, до конца трилогии так и не определился, что же для поляков ценнее: крепкая королевская власть или демократический шляхетский уклад с его правом liberum veto. Но Антонович бросает такие упреки в адрес «Огнем и мечом», имея в виду в действительности идеи Пантелеймона Кулиша о регрессивном, антицивилизаторски-анархическом, негосударственническом характере украинского казачества. А еще В. Антонович указал на целый ряд неточностей в романе Сенкевича при употреблении украинских слов, топонимики, народных песен и др.
В итоге оказывалось, что роман воспроизвел действительные исторические факты, но весьма исказил историческую действительность из-за своей тенденциозности. А тенденциозность заключалась или в топонимических неточностях, или в том, что романа Сенкевича, собственно, не касалось. Кстати, Генрик Сенкевич, внимательно прочитав статью Антоновича, в следующие издания романа добросовестно внес исправления всех неточностей, на которые указал критик, но от этого для украинских читателей «Огнем и мечом» не стал менее тенденциозным и антиукраинским.
Еще в начале своей статьи В. Антонович очень четко уловил, что «повесть п. Сенкевича по приему, который она встретила в польском обществе, и по впечатлению, которое она произвела на это общество, является, несомненно, выразителем современного состояния исторического самосознания польской интеллигенции, последним словом его патриотических, национальных и общественных взглядов». Именно «патриотические, национальные и общественные взгляды» украинцев и поляков во многом определяли характер восприятия романа Сенкевича, поэтому малоперспективным делом было определять, насколько точно писатель воспроизвел тот или другой мелкий факт, на каких событиях он акцентировал внимание, а о каких — умолчал. Но преимущественно на этом сосредоточилась почти вся польская и украинская тогдашняя критика романа «Огнем и мечом» (Б. Прус, П. Хмелевский, А. Свентоховский, В. Гнатюк, О. Маковей и др.).

ИСТОРИЯ ИЛИ ЛИТЕРАТУРА?

Но, несмотря на критику таких важных личностей, роман Г. Сенкевича и в дальнейшем оставался самым популярным произведением среди широкого круга польских читателей. С целью примирить польскую читательскую общественность и украинское сообщество в 1934 году издает работу «Огнем и мечом» и историческая действительность» Ольгерд Гурка, еврей-преподаватель из Золочева, ученик известного польского историка Людвика Кубалы. Гурку чрезвычайно поразил художественный уровень романа Сенкевича, высокий талант писателя, который «lwim pazurem» оставляет глубокие следы в сознании читателей. Исследователь приводит даже примеры таких следов. Так в одном из писем современника Сенкевича рассказывается о том, как под впечатлением очередного отрывка из романа, только что прочитанного, где говорилось о гибели Подбипенты, автор письма зашел в костел и заказал мессу за упокой души умершего. И только позже осознал, что совершает кощунство, потому что поминает душу несуществующего человека — литературного героя. Еще одна дама преклонных лет со слезами на глазах сообщала своим знакомым, что «Бар взят» (казаками). А в годы обретения Польшей независимости вояки польских легионов носили «Огнем и мечом» около сердца так же, как через два десятка лет советские воины носили «Как закалялась сталь» Н. Островского.
О. Гурка задает вопрос: кто же виноват в том, что таким непривлекательным предстает образ украинца со страниц романа Г.Сенкевича? И тут же дает ответ: кто угодно — только не автор «Огнем и мечом». Да, в романе есть неточности, но писатель не имел никаких предубеждений относительно Украины и украинцев. А причина неточностей в том, что Сенкевич использовал тенденциозные труды историка Л. Кубалы, которые грешат многими искажениями исторических фактов. Если бы автор знаменитого романа использовал действительные факты, то, возможно, «Огнем и мечом» мог бы стать любимым романом и для украинцев, потому что в действительности, например, был реальный шляхтич Скшетуский, но это был русин и православный! Поэтому он имел бы все основания рассчитывать на благосклонность со стороны соотечественников и одноверцев. А поляки, по мнению О. Гурки, тоже более реалистично должны бы трактовать события междунационального противостояния середины ХVІІ века.
Однако, как утверждают польские ученые, и сегодня рядовые поляки, от учеников до пенсионеров, представление о том противостоянии составили себе никак не на основе труда Гурки или работ других уважаемых историков-соотечественников (которые, в целом, дают достаточно объективную картину тогдашних событий), а на основе все того же романа «Огнем и мечом», который превратился в национальный польский миф.
Интуитивно многие украинцы понимают, что проблема в восприятии этого произведения заключается не в том, насколько правдиво и точно воспроизвел писатель какие-то конкретные большие или мелкие события прошлого, хотя реализм и позитивизм, господствовавшие в то время в славянских литературах, побуждали именно к такому прочтению исторического романа (такой подход к произведениям исторических жанров сохранялся в советском литературоведении до момента распада Союза и даже дольше). Особенно остро чувствовали то, что сила романа Сенкевича прежде всего в его художественном совершенстве, украинские писатели. Поэтому пробуют создать ему альтернативу не в форме научно-критических работ, а в форме литературных произведений. Но И. Нечую-Левицкому и А. Чайковскому это не удалось. Замысел Нечуя-Левицкого был достаточно интересным: создать роман для массового читателя. Но для его реализации не хватило художественной смелости, писатель боялся хотя бы на шаг отступить от исторических документов, свидетельств, фактов. Как следствие, получился прекрасный беллетристический перевод научных трудов; но бледные, схематические персонажи, при отсутствии какой-то острой интриги, не могли превратить «Ярему Вишневецкого» в увлекательное литературное произведение. Окончательно отправило роман в небытие то, что в течение почти столетия он нигде не публиковался. Не удалось реализовать замыслы по созданию «антиогнемечовского» романа и А. Чайковскому.
Но в 1931 году было завершено еще одно произведение, которое имело четкое полемическое направление против «Огнем и мечом» Сенкевича. Это был роман Александра Соколовского «Богун». На эту полемичность указывали и эпиграфы из трудов польских историков, в том числе и из Кубалы. Одним из центральных образов, который противостоит детально выписанному Вишневецкому, становится Хмельницкий, отважный, мудрый, даже хитрый, — чем не сочетание «льва и змеи», «льва и лиса», как о нем говорят персонажи Сенкевича! Но основу противостояния составляют не исторические персонажи и события, а фабульная канва, базирующаяся на классическом любовном треугольнике. Такой крен в сторону «романичности» достаточно интересный и странный у А. Соколовского, потому что историческая романистика 20—30-х годов была четко сориентирована на полное соответствие документам (В. Гжицкий в «Кармелюке» цитирует их целыми страницами, не всегда выделяя кавычками) и историческим трудам. Наконец, такими по характеру были и предыдущие романы А. Соколовского о народниках и их террористической деятельности.
В центре «Огнем и мечом» была борьба Скшетуского и Богуна и их товарищей за прекрасную шляхтянку Елену Курцевич (имя этой героини и война вокруг нее абсолютно закономерно породили у ученых попытки сравнения романа с гомеровской «Илиадой»). Основу романа Соколовского составляет борьба за прекрасную казачку Оксану Ивана Богуна и Стефана Чарнецкого, того же Чарнецкого, который истязал украинцев не меньше, чем Вишневецкий, и который впоследствии выбросит тело Хмельницкого из его гроба. В целом «Богун» переполнен захватывающими ситуациями, развитием событий, постоянно держит внимание читателя в напряжении, но автору не удалось избавиться от определенной однобокости: он четко разделил персонажи на позитивные и негативные по национальной принадлежности (думаю, не стоит уточнять, к кому принадлежали украинцы, а к кому — поляки). Богун — исключительно позитивный персонаж, Чарнецкий — олицетворение всех негативов.
У Сенкевича таким предстает только один персонаж — Скшетуский, рыцарь без страха и упрека. Но относительно других польских персонажей писатель пытался избежать подобной однобокости. Интересны в этом плане воспоминания О. Гурки о собственном восприятии романа «Огнем и мечом»: сначала он безмерно увлекался тем же идеализированным Скшетуским, потом симпатии перешли к «маленькому рыцарю», ловкому фехтовальщику Володыевскому, чтобы уже в зрелом возрасте окончательно и навсегда закрепиться за Богуном, этим противоречивым романтичным сочетанием высокого и низкого, позитивного и негативного, что делает его по-настоящему жизненным и привлекательным. Роман Г. Сенкевича наполнен драматизмом и даже трагизмом, что вызывает постоянное стремление к очищению со стороны читателей. Так в адрес писателя, когда он опубликовал в газете очередную порцию романа, где татары окружили около дуба Подбипенту, посыпались десятки писем, где читатели просили сохранить этому персонажу жизнь. Казалось бы, почему и не пойти читателям на уступки, завоевав их любовь и благосклонность? Но было понимание и другого: от этой уступки пострадает художественная ценность романа, поэтому Подбипента погибает. И какой это трагически-патетический момент в романе!
Эту особенность произведения Г.Сенкевича уловил и Ежи Гофман, «усовершенствовав» именно в этом направлении его роман. По произведению Сенкевича, Горпина — старая и уродливая ведьма. У Гофмана — это по-своему красивая Писанка, безнадежно влюбленная в Богуна, и это вводит в фильм еще одну побочную сюжетную линию, преисполненную драматизма и даже трагизма. Достичь такого драматизма А. Соколовскому в «Богуне» не удалось, возможно, именно поэтому он и не получил какой-то чрезвычайной популярности у украинского читателя. К этому частично привело и то, что никто особенно и не пытался популяризовать произведение репрессированного автора.

ЧТО ЕСТЬ И ЧЕГО НЕТ В «ОГНЕМ И МЕЧОМ»?

Относительно «Огнем и мечом» точки над «і» в 60 годы ХХ в. достаточно удачно расставил польский литературовед Казимеж Вика. Он предложил четко разграничивать три понятия: процесс создания романа — произведение как замкнутую структуру — и судьбу творения, то, как он воспринимается в контексте тех или других идеологических, политических, национальных противостояний. Именно о последнем аспекте преимущественно говорили относительно романа Сенкевича со стороны украинцев, пытаясь перечеркнуть незаурядные для поляков два других аспекта, которые выводят этот роман в число самых выдающихся для польской литературы произведений. Сам роман получился чрезвычайно многогранным, его структура дает неисчерпаемые источники для отыскания новых смыслов как малограмотному читателю, так и тонкому эстету, хотя иногда и утверждается, что роман кое в чем лубочно-примитивный. Написанный в неоромантическом духе, он соединяет в себе черты исторического романа, легенды, предания, превращаясь в конечном итоге в национальный миф, вестерн (роман писался сразу после посещений Сенкевичем США, где он наблюдал чрезвычайную популярность этого жанра).
Сказать, что в структуре «Огнем и мечом» объективно не было антиукраинских выпадов и все это привнесено только контекстом междунационального противостояния, — это сказать неправду. Несмотря на яркое изображение фигур Хмельницкого и Богуна, казацкой храбрости и вольницы, украинцы чаще всего предстают бескультурными, неблагодарными, полудикарями и т.п. Но это не была сознательная установка автора именно такими показать украинцев. Замысел автора заключался в другом, о чем он сказал в последнем романе трилогии — «Пан Володыевский»: «На этом заканчивается тот ряд книг, которые писались в течение нескольких лет и с достаточно большими трудностями,— для укрепления сердец». Именно это стремление «укрепить сердца» соотечественников в условиях потери государственности побуждало автора к восхвалению предков. И часто это восхваление поневоле достигалось, кроме всего прочего, и за счет пренебрежительно-унизительного отношения к другим национальностям. Это наблюдаем не только в «Огнем и мечом» относительно украинцев, но и в «Потопе» — относительно шведов, в «Пане Володыевском» — относительно турок и татар. Но ни шведы, ни турки не воспринимали эти романы так остро, как украинцы. Возможно, сработал многовековой комплекс второсортности, когда на каждом шагу нужно было доказывать свое право на существование, на образование со временем собственного государства, чего не нужно было делать не только шведам и туркам, но и тем же полякам, за которыми вся прогрессивная Европа признавала право на возрождение государственности? Возможно, именно этот комплекс побуждал чрезвычайно остро реагировать и против тех непривлекательных фактов или описаний украинско-польского прошлого, о которых говорят и украинские историки, но которые не хотелось бы замечать или хотя бы акцентировать на них внимание, а в полемическом запале во всем обвинять «тенденциозно лживого» Г.Сенкевича?
К моменту создания «Огнем и мечом» на автора сошло чрезвычайно высокое вдохновение, порожденное, очевидно, большим патриотическим запалом, настолько высокое, что больше он его, по-видимому, не достигал в последующем творчестве, даже в таких шедеврах, как «Крестоносцы» и «Quo vadis?». Это позволяло ему силой одного только воображения создавать уникальные картины. Так, прочитав роман Сенкевича, 80-летний Богдан Залеский, поэт «украинской школы», который долгое время жил в Украине и потом переехал в Польшу, написал автору благодарственное письмо за то, что так ярко воспроизвел картины украинской природы, особенно степи, с детства известные Залескому. Дело только в том, что в действительности сам Сенкевич никогда украинскую природу не видел, творя ее исключительно в своем воображении на основе гоголевских описаний в «Тарасе Бульбе», да еще собственных наблюдений за американскими прериями. Но это же воображение создало на фоне прекрасной украинской природы не соответствующий ее величию образ украинца.
Когда стали четко заметны антиукраинские «следы» в «Огнем и мечом», Генрик Сенкевич попробовал сгладить такое непривлекательное виденье украинцев в романе «Пан Володыевский», персонажи которого приходят к выводу, что поляки и украинцы — народы-братья, христиане-одноверцы перед той угрозой, которая идет от мусульманского мира. Пан Мушальский и казак Дидюк были непримиримыми врагами-соседями. Но вот судьба свела их в турецкой неволе. Вернувшись из плена, Мушальский утверждает, что стал ему там Дидюк ближе кого-либо из ближайшей родни. Прежний жестокий покоритель казаков Каминский, услышав глас Божий, становится священником и проповедует любовь к ближнему, имея в виду в первую очередь казаков, украинцев. Что, однако, не породило какого-то изменения отношения к «Огнем и мечом» со стороны украинской общественности.

«ВЕЛИКАНЫ» И «КАРЛИКИ»

Патриотическая попытка возвысить собственный народ, которая порождала элементы пренебрежения к другим народам, сыграла с Г. Сенкевичем злую шутку в 1907 году. Это было связано с борьбой студентов и преподавателей Львовского университета за открытие в нем украинских кафедр, а возглавлял эту борьбу М. Грушевский. Все началось со статьи норвежского писателя, нобелевского лауреата Бьернстьене Бьернсона, «Поляки — притеснителям» в начале 1907 года в венской Die Zeit, в которой воспевалась история и несокрушимость польского народа, но указывалось, что народу, который испытывает национальные притеснения и добивается возрождения собственной государственности, не подобает подавлять другой народ, преследуя украинцев за их попытку культурно-политического самоопределения (многие студенты — участники выступлений за открытие украинских кафедр — были арестованы, они объявили голодовку, что, в конечном итоге, увенчалось их полным освобождением). Б. Бьернсон продолжил в статье серию страстных публикаций на защиту славянских народов от имперского гнета, любых проявлений шовинизма.
Сначала с опровержениями положений статьи норвежца, утверждениями о том, что поляки испокон веков толерантны к другим народам и остаются такими же великодушными и поныне, выступил известный на всю Европу польский пианист Игнаций Ян Падеревский. 19 мая с подобными же утверждениями выступил в газете Г. Сенкевич, добавив, что, собственно, никакого студенческой голодовки не было, это только лишняя шумиха вокруг несуществующего факта, потому что украинцы в тюрьме употребляли себе спокойно марципаны с вином.
В июне Die Zeit обратилась к Ивану Франко с предложением выразить собственное мнение относительно положений статей Бьернсона, Падеревского и Сенкевича. Франко с ответом не замешкался, подав в печать статью «Три великана в борьбе за карлика», достаточно острую и иногда не совсем справедливую относительно норвежского писателя (его вместе с польскими оппонентами он называет иронически «великанами», а украинский народ — «карликом»), но в целом научно аргументированную. Приведенные Франко факты не оставляли камня на камне в патетических заявлениях поляков об извечном уважении и любви своего народа к другим нациям. И факты эти касались прошлого не только украинско-польских взаимоотношений, но и существования литовцев, белорусов, евреев в составе польского государства. Не все было так безоблачно, как пытались представить это И.Я. Падеревский и Г. Сенкевич.
А львовские студенты-арестанты подали иск на Сенкевича за оскорбление достоинства и чести в Венский суд. Сначала польский писатель бравурно утверждал, что никакого иска не боится, но потом в Вену так и не поехал, согласившись, в конечном итоге, с приговором суда: 30 суток ареста с правом замены на 300 крон штрафа. Этот урок не прошел для Сенкевича даром. В 1914 году писатель получил приглашение от польского общества в Киеве провести ряд выступлений перед польскими колонистами по всей Украине, на что тот дал вежливый отказ, объясняя его тем, что свою задачу он видит в художественном творчестве, а не в публицистических выступлениях и заявлениях. Одновременно он положительно отзывался об украинской культуре, в частности дал достаточно высокую оценку творчеству Т. Шевченко. И здесь появляется проблема, которая заслуживает, по-видимому, отдельного освещения: судьба «Гайдамаков» Шевченко в Польше в сравнении с судьбой «Огнем и мечом» в Украине.

Николай Васькив

Отсюда

@темы: "Огнем и мечом"

---

Байка с фэйсбука

[Atanvarnie]

Ежи Кавалерович когда-то рассказывал, как договаривался с западным дистрибьютором об условиях распространения "Пана Володыёвского" Ежи Гофмана. Контракт был уже почти готов, когда партнер Кавалеровича сказал, что осталось обсудить еще одну маленькую деталь: название фильма.

— Так ведь название известно, — возразил удивленный Кавалерович.
— Ясно, "Пан Володыёвский", — ответил дистрибьютор. — А вы задумывались над тем, как это будет звучать по-английски? "Мистер Володыёвский". Или по-немецки: "Герр Володыёвский". Зрителя это в кинотеатр не заманит. Название должно его заинтересовать.
— И что вы предлагаете? — скривился режиссер.
— "Седьмое нашествие татар".
— Почему седьмое? — воскликнул пораженный Кавалерович.
— А вот видите, — потирал руки довольный дистрибьютор. — Вам уже интересно.



Сегодня исполняется 45 лет со дня премьеры "Пана Володыёвского", который в конце концов пошел по миру под названием "Colonel (полковник) Wolodyjowski".

Источник: Kobiety i Historia

@темы: фильмы, "Пан Володыевский"

---

Косплей :)

[Hajduczek]

Внезапно - Збышко и Ягенка:



Отсюда

@темы: "Крестоносцы", Збышко, Ягенка

---

Скшетуский на Фейсбуке

[Tygrysek]

А что я нашла, панове!

Отсюда

@темы: однако, Скшетуский

---

И снова "Вето"

[Hajduczek]

Еще немного портретов Сенкевичевских героев а также всяческих исторических лиц, засветившихся в Трилогии:

Дальше!

А портреты Володыевского, Хмельницкого, Вишневецкого и Богуслава Радзивилла у нас уже были - вот тут, тут и тут.

@темы: Елена, Скшетуский, Ян Казимир, Кетлинг, Гродзицкий, Радзеевский, Чаплинский, Мушальский

---

Шановные паны и пани, укур, однако!

[Кэналлийский Воронёнок]

Сподобился я тут посмотреть кино - ровно про тот же период, что освещается в "Огнем и мечом". Называется это дело "Богдан-Зиновий Хмельницкий", произведено на киностудии им. Довженко не то в 2007, не то в 2008 году - тут показания расходятся.
Обложка счастья выглядит вот

этак

. Под кат загнал сознательно, потому что короля Яна Казимира в виде косматого упыря с крестом люди со слабой психикой могут и не пережить.

Далее про упырей с крестом и не только

Вообще, советую посмотреть этот фильм всем, кому в жизни и по теме не хватает сюра и укура. Потому что его там мно-о-о-го - это почти Нечуй-Левицкий, только в кино!

Самый главный сюр - это... естественно, князь Вишневецкий. Ибо во-первых, он почему-то блондин, что уже забавно (по источникам - был ярким брюнетом). Во-вторых - рассекает в одежде французского покроя, и напоминает скорее Богуслава Радзивилла из "Потопа" (видимо, у него и занял поносить). В-третьих - сидя в осаде в Збараже, умудряется закатывать пиры с дамами и менуэтами. В-четвертых, испытывает необъяснимую и нелогичную ненависть к бандуристам. А в-пятых, иногда картинно валяется по костелу с приступами... эпилепсии. Словом, нелепостей за ради концепции "Вишневецкий гнусная гадина" украинские киноделы не пожалели. Ну, правда, актер красивый, а то было бы совсем грустно.

Хмельницкий там, впрочем, не уступает. Все эмоции актер отображает, зверски тараща глаза, так что невольно начинаешь подозревать у пана гетмана базедову болезнь. А когда нам предъявляют Чаплинского, который мало-мало, но похож на Богуна из "ОиМ" Гофмана - то начинаешь понимать, ПОЧЕМУ от Хмельницкого к нему жена сбежала!

В общем, если кому не хватает веселья - то, как говорится, милости просим . Ищется оно поиском в Яндексе, есть как на украиснком, так и на русском.

@темы: однако, фильмы, Вишневецкий, Хмельницкий

---

Новое издание "ОиМ"

[Tygrysek]

Вчера обнаружила, что вышло новое издание "Огнём и мечом". С иллюстрациями (правда, срисованными с фильма). Парочка иллюстраций есть на Лабиринте.

Вот ломаю голову и не могу понять, кто же изображён на обложке! Всё кажется, что я их где-то видела. Может быть, кто-нибудь из вас об этом что-нибудь знает?

@темы: "Огнем и мечом"

---

А вот кому футболочку с Яремой? XD

[Hajduczek]

Внезапно узрела в сети вот такие футболки для любителей Вишневецкого:



Отсюда

У них вообще много много разных дивных дизайнов. Вот еще такие гусарчики, например

@темы: Вишневецкий

---

О боевой тактике крылатых гусар

[Белка Челли]

Красой и гордостью польской армии, бесспорно, были гусарские полки. Именно они составляли ударную силу кавалерии. Нам достаточно хорошо известно их вооружение и снаряжение, но об их тактике информации мало. В качестве версии можно предположить следующее. После реформы Стефана Батория, который ввел единообразное вооружение в гусарских полках, они прочно заняли место тяжелой кавалерии. Баторий сразу отказался от распространившегося в Европе метода караколирования, понимая, что бессмысленная стрельба не может принести значимых результатов и лишает конницу ее главного козыря — подвижности и маневренности. Поэтому основной принцип тактики сводился к мощному удару холодным оружием.
На картине «Битва при Кирхольме» (161, ч. 1) (происходила в 1605 г. со шведами) изображена формирующаяся колонна польских гусар, состоящая из двух шеренг всадников, вооруженных копьями. По-видимому, это передние ряды кавалеристов, кавалерия в XVII веке строилась, как минимум, в четыре шеренги (конечно, в расчет не берутся случаи, когда большая убыль в личном составе не позволяла выстроить колонну целиком).
Копьями в четырехшереножной колонне были вооружены только первые две шеренги. Хотя длина копий была от 4,5 до 5,5 метров, у третьего и четвертого рядов не было возможности достать ими неприятеля. Можно, конечно, предположить, что третий и четвертый ряды держали оружие поднятым вверх, но тогда возникает вопрос: а зачем им вообще нужны громоздкие копья, если использовать их гусары все равно не могли? Не проще ли применить имеющиеся у них кончары или палаши, более длинные, чем сабли и более удобные, чем копья? Можно допустить, что копья нужны были третьей и четвертой шеренге на тот случай, если придется заменить в первых рядах погибших или раненых гусар. Но проделать такой маневр в коннице практически невозможно. В кавалерийском строю происходила не замена задними передних, а смыкание рядов, то есть в случае гибели лошади или всадника, кавалеристы на ходу справа и слева сближались друг с другом, закрывая брешь.
Копья у гусар для удобства балансировки были полыми, с наложенными вдоль древка металлическими полосками, предохраняющими от перерубания, и снабжались шаром-фиксатором на уровне захвата, чтобы оружие не проскальзывало при ударе. Удивляет непомерная длина прапорцев на копьях-до 4 метров. Считается, что они прикрывали фигуры всадников от прицельных выстрелов во время атаки. Эта версия вполне правдоподобна, но такая длина флажка была приемлема только для всадников первой шеренги, потому что их копья были выдвинуты далеко вперед от колонны и прапорцы не мешали движению лошадей и не закрывали обзор кавалеристам. Для второй шеренги копейщиков длинные прапорцы были бы только помехой, так как непременно спутывались бы в тесном строю первого ряда и мешали во время атаки. Да и сами гусары второй шеренги не смогли бы свободно манипулировать и наносить удары копьями. Поэтому вполне логично допустить, что у второго ряда копейщиков длина прапорцев была намного короче.
Выдержать атаку гусарской колонны было тяжело не только иррегулярной коннице, но и регулярной, умеющей биться строем. Знаменитые крылья гусар во время скачки издавали своеобразный звук, который сильно пугал неподготовленных лошадей, и они начинали беситься, отказывались подчиняться всадникам и расстраивали боевой порядок. Мощный кавалерийский удар довершал разгром.
Запорожские казаки и татары старались не принимать лобовую атаку таких отрядов, понимая, что схватка обречена напревал, и вились вокруг гусар, стараясь достать их стрелами и пулями, поражая в первую очередь лошадей. Если у тяжелой кавалерии в этот момент не было прикрытия из легких всадников, то ей приходилось туго. Но, даже рассеявшись, гусары были способны вести индивидуальные поединки. Их вооружение: два седельных пистолета, сабля, кончар или палаш и чекан вполне позволяли это.
Слава польских шляхтичей, как отличных рубак распространилась далеко за пределы страны.
Источник: В. Тараторин, «История боевого фехтования: Развитие тактики ближнего боя от древности до начала XIX века»


Войцех Коссак. "Битва под Кирхольмом"

---

[Tygrysek]

Здравствуйте, панове!
Давно читаю ваше сообщество, теперь вот решила присоединиться. Очень люблю Трилогию Сенкевича, "Крестоносцев" и "Камо грядеши". Учу польский язык и увлекаюсь историей Речи Посполитой. Примете меня в свои ряды?
И поздравляю вас с Новым 2014 годом! А в качестве вступительного взноса приношу найденные мною стихи о крылатых гусарах.
Сергей Захаров "Как был страшен удар у крылатых гусар"
www.stihi.ru/2012/02/22/1852
Алексей Морковин "Крылатый Гусар"
www.stihi.ru/2010/04/14/4519
Артём Балиев "Атака крылатых гусар"
www.stihi.ru/2010/05/25/149

@темы: околофандомное

---

Еще немного фанарта

[Hajduczek]

Между тем "Вето" продолжает радовать нас иллюстрациями к Трилогии. Например, вот такими:

А вот Вишневецкий. Осторожно, тема колов раскрыта

И еще Гризельда - уж не знаю, от "Вето" или нет, но стиль похож

@темы: Вишневецкий, Богуслав Радзивилл, Гризельда

---

В память о подвиге

[Hajduczek]

А что я нашла! Я так понимаю, это мемориальная доска в честь сражения Заглобы с обезьянами во дворце Казановских



Чует мое сердце, лет этак через пятьсот историки будут указывать на эту доску как на неопровержимое доказательство того факта, что пан Заглба - вполне себе исторический персонаж и что он действительно совершил все описанные в романе подвиги )))

@темы: "Потоп", Заглоба

---

Не узнаю вас в гриме

[Hajduczek]

Панове, помните картины Якутовича, и, в частности вот эту с Кмицицем неким колоритным казаком? Так вот, я нашла еще вот такую не менее колоритную казацкую троицу. Кого-то они мне смутно напоминают...

@темы: "Огнем и мечом", иллюстрации

---

Немного гусарофлуда :)

[Hajduczek]

Еще!

@темы: околофандомное

---

Михал, Бася и Кшися

[Hajduczek]

Нашла несколько чудесных фотографий со съемок "Пана Володыевского" (а также один промопостер)

Еще!

@темы: Бася, Кшися, "Пан Володыевский", Володыевский

---

Современный Лжедмитрий

[Pani Katarina]

Реконструктор, очень похожий на Медведева)))

---

С днем рождения, Иеремия Михайлович!

[Hajduczek]

UPDATE: Перепечатала фрагменты из книги Костомарова

Сегодня день рождения князя Вишневецкого! 401 год, не хухры-мухры! Ага, я знаю, в прошлом году был юбилей, а я его позорно профукала - но лучше поздно, чем никогда

В честь этого дела я хотела запостить сюда пару занятных рассказов из жизни именинника, но увы - моя любимая книга Костомарова осталась в общаге. Поэтому рассказ о том, как Конецпольский потребовал у Вишневецкого справку от врача за прогулянный Сейм и прочие интересности откладываются на несколько дней, а пока вот:



И вообще, это повод выпить, я считаю!

UPD: А вот и обещанные любопытные эпизоды из жизни Вишневецкого (из книги Костомарова «Богдан Хмельницкий»)
Первый рассказ – про буйную молодость князя Иеремии:

Как Вишневецкий с Конецпольским поссорился

«Он, - говорят поляки, - смолоду не знал ни Бахуса, ни Венеры, с твердостью переносил лишения, вел простой образ жизни; честолюбивый, гордый с равными, ласковый с низшими, содержал бедных шляхтичей на своем иждивении и не скупился на свое надворное войско, которое оттого было к нему привязано. Гордый и своенравный, он мало уважал и чужую собственность, и закон. Не довольствуясь неизмеримым пространством своих владений, он (…) сделал наезд на Гадяч (имение Александра Конецпольского) и присвоил его себе. Его «служебник» Машкович в своем дневнике говорит, что Вишневецкий выпросил у короля привилегию на Гадяч, и король, давши прежде Конецпольскому, дал в другой раз то же самое Вишневецкому: это известие может быть и справедливо, потому что Владислав действительно делал подобное, но также может быть и вымышлено в оправдание своего патрона. Это возбудило вражду Вишневецкого с Конецпольским, которые находились между собой в свойстве, будучи женаты на родных сестрах. Конецпольский искал судом на Вишневецкого. Вишневецкого позвали к ответу на сейм, но он не явился, отговариваясь болезнью. На следующий год, на сейме же, Конецпольский требовал, чтобы он присягнул, что действительно был болен. Вишневецкий так разозлился, что, собрав свою дружину из четырех тысяч, с которою прибыл на сейм, грозился изрубить Конецпольского и всех, кто будет за него, хотя бы и самого короля. Король и сенаторы упросили Конецпольского не требовать присяги; дело их было разобрано и отослано в асессорский суд, который нашел, что Гадяч, по всем правилам, принадлежал Конецпольскому».

Потом, во время восстания, князья помирились и вместе обороняли Збараж. Кстати, судя по всему, Хмельницкий не любил Конецпольского чуть ли не так же сильно, как Вишневецкого:

Как Хмельницкий с ханом Вишневецкого в гости звали

«- Упорство поляков, - говорил Хмельницкий хану, - зависит от Вишневецкого; стоит только выманить его из обоза под видом переговоров и взять в неволю, поляки непременно сдадутся, лишившись храбрейшего предводителя.
Хан принял совет и препоручил обделать это дело визирю Шеффер-Кази. Последний выехал к польским окопам и сказал:
- Поляки, хан согласен на мир и хочет быть посредником между вами и Хмельницким; но желает, чтобы на переговоры выехали к нему Вишневецкий и Конецпольский. Если эти два пана явятся лично к хану, то его величество избавит вас всех от опасности.
Из обоза отвечали ему, что завтра поляки скажут свое решение.
Вечером собрался совет и «предводители задумались», по выражению польского историка: «Зачем хан зовет на конференцию именно Вишневецкого и Конецпольского? – говорили они. – Почему не главных предводителей: Фирлея, Остророга и Ляндскоронского? (…) Глядите, как бы это не проделка Хмельницкого! Он давно зол на этих двух панов!»
Совет разошелся, ничего не решив. Вдруг ночью жолнеры привели трех пленных козаков; один из них сознался, что вызов панов к хану есть хитрость козацкого вождя, и что если бы Вишневецкий явился к хану, то уж не воротился бы в обоз.
- Ах! Так и есть! – восклицали паны. – Хитро разбойник затеял дело, да не сумел довести до конца. Пьяный расхвастался и выболтал секрет.
(…)
Польские современные летописцы говорят, что Шеффер-Кази подъезжал к окопам и извещал, что хан дожидается Вишневецкого и Конецпольского. Выехавший к нему Яицкий отвечал:
- Войско не позволяет Вишневецкому и Конецпольскому выезжать из обоза, хотя они душевно желают повидаться с его величеством.
Такой ответ взбесил татарина.
- Так вы смеете пренебрегать разговором с ханом и не доверяете ханскому слову! – вскричал татарин. Он плюнул на Яицкого и с угрозами уехал».

В книге есть еще один интересный случай из Збаражского периода, про переписку Вишневецкого с Хмельницким. Целиком ее приводить не буду, потому что она очень длинная, но вот наиболее колоритный фрагмент из письма Вишневецкого. Мне очень нравится его невозмутимо-изысканный слог – особенно с учетом того, что Хмельницкий в своем письме сообщил ему, что казнил его гонца к королю. А еще он подослал своего агента бунтовать немецкую пехоту, о чем Вишневецкому стало известно, и плюс к тому, как мы помним, только что собирался обманом захватить князя в плен.
«Нечего хвалиться, что ваша милость приказал казнить моего посланца; это не по-кавалерски, а по-тирански. Надобно помнить: кого фортуна из ничтожества возносит, то для того, чтобы падение его было тяжелее. (…) Нехорошо, что ваша милость послали универсал к чужеземному войску; благодарение Богу, их верность и добродетели несомнительны. (…) Я возвращаю вам писание к чужеземцам как ненужное».
Немцы, кстати, действительно оказались верными солдатами. Они сами принесли Вишневецкому письма Хмельницкого (в которых он пугал их тяготами осады и соблазнял всякими посулами в случае если они перейдут на его сторону), а потом отправили казацкому гетману ответ:
"Хотя мы, немцы, и в осаде, но ваша милость не склоните нас к предательству; мы не хотим быть изменниками, подобными вам".

Вообще вся история осады Збаража в изложении Костомарова великолепна. Всем любителям Сенкевича горячо рекомендую

запись создана: 17.08.2013 в 08:33

@темы: Вишневецкий

---

[cover_prise]

если дубль, я извиняюсь. что-то кажется я это уже видела, но я не уверена, поэтому решила запостить.

@темы: "Огнем и мечом", фильмы, клипы